Показать сообщение отдельно

Старый 22.01.2018, 18:15   #47
Маруся
Администратор

 
Аватар для Маруся
 
Маруся вне форума
Регистрация: 22.10.2009
Сообщений: 11,176
Поблагодарил: 11,319
Благодарностей: 176,210 : 12,700
По умолчанию

«Нет смысла решать проблему топора отдельно».
Интервью социолога Даниила Александрова — о подростковой агрессии и о том, что с ней делать


За последнюю неделю сразу в двух российских школах — в Перми и в Улан-Удэ — подростки напали на учителей и школьников с холодным оружием. Журналистка «Медузы» Екатерина Кронгауз поговорила со специалистом по подростковой агрессии, заместителем директора Высшей школы экономики в Петербурге Даниилом Александровым о том, откуда в подростках возникает агрессия, как можно ее заметить — а также кто и как должен разбираться с этой проблемой.

— Если у меня дома сидит мрачный 12-летний ребенок и на все вопросы говорит, что все хорошо, а потом запирается в комнате и слушает депрессивную музыку, — мне надо бояться, что он через два часа топором будет резать женщин и детей?

— Любой человек, который смотрит в одну точку и слушает депрессивную музыку, нуждается в помощи. Но это не значит, что он выпрыгнет в окно, если оно открыто, или возьмет топор. Заботиться о своих близких вообще нужно всегда, когда есть подозрение, что им грустно и плохо. Но опасаться сразу, что они перестреляют всех вокруг, — не стоит.

— Все психологи советуют: разговаривайте с детьми о любых проблемах. А как с ними разговаривать, если они не хотят? Или если не получается, как у большинства родителей с подростками?

— Это правда. Лучшее, что могут сделать родители для своего ребенка, — это найти ему друзей. Это тоже трудно сделать, потому что дети выбирают сами, но нужны сверстники-друзья или знакомые, которые могут ему помочь. Друзья и приятели начинают играть в подростковом возрасте гораздо большую роль, чем родители. Хорошо бы подыскать подросткам приятелей постарше, чтобы они могли общаться. Это очень распространенная традиция. Когда работают с латиноамериканскими подростками в Америке, интервенцию делают через старших двоюродных или троюродных братьев. Они является ролевыми моделями. Мне мой нью-йоркский коллега объяснял, что в еврейских семьях нужно говорить с родителями, а в латиноамериканских — с кузенами.

— А в российских семьях с кем говорить?

— Трудно сказать, но лучше всего — более старшие подростки. Они источник влияния.

— Их надо подсылать к своим детям?


— Например. Если есть двоюродный брат, можно его попросить. Он, по крайней мере, сможет лучше узнать, есть ли повод для беспокойства.

— На ком лежит ответственность, если в 12 лет человек режет других ножом? Про подростков, которые устроили теракт в школе «Колумбайн», говорят, что мама не заметила, что у одного из них клиническая депрессия. Но ведь много у кого клиническая депрессия, и не все стреляют по другим — про многие депрессии мы даже не знаем. Вот эта идея переносить ответственность с тебя, подростка, на какое-то «состояние», которое заставляет тебя резать и стрелять, — разве это не вредно?

— Люди вообще себя плохо контролируют. Но у подростков это особенно выражено. Дело в том, что эмоциональная мотивация и способность к действию у подростков очень высокие. А самоконтроль и регуляция поведения — очень низкие. Это такой опасный период времени. Про это есть даже популярная книжка «Подростковый мозг», там описывается, почему подростки нейробиологически склонны к неконтролируемому поведению. Извините за сравнение — маленькие дети, сколько их на горшок не сажай, все равно будут писать в штаны, потому что они еще не научились нейробиологически контролировать свой мочевой пузырь. Вот и у подростка — они и хотят, и могут гораздо больше, чем раньше, а контроль падает.
Вопрос об ответственности — это моральный вопрос. Конечно, родители считают и должны считать себя ответственными. По некоторым правилам, они считаются ответственными юридически и психологически за ребенка. И они должны за этим следить, должны помочь ребенку и увидеть, что ему нужна помощь. Если не сами — то с помощью старших друзей или с помощью врача. Проблема наша в том, что у нас плохо развита психологическая подростковая помощь. У нас мало грамотных психологов. Наша психология цветет, как сто цветов, антинаучными практиками.

— А как в других странах?

— Ну вот смотрите. Например, задача финских школ — поддерживать отстающих и выпадающих из процесса и жизни. Соответственно, они нацелены на выявление проблем. Русская же школа ориентирована на успех, ее интересуют высокие достижения учеников: олимпиады и все такое. Но надо понимать, что школа мало что может сделать. По влиянию на подростков на первом месте находятся сверстники. Потом семья. Потом школа — на третьем месте, не выше. Вклад школы в регуляцию поведения подростков — очень низкий. Но обычно сверстники берутся из школы. Поэтому задача школы, учителей — смотреть на то, с кем общается ребенок, какие настроения и отношения царят в школе. И они не всегда за этим следят.
Мы проводили в Калужской области исследование. Из него следовало: чем больше школа, тем больше в ней агрессии. Наше объяснение такое: в малочисленных сельских школах все дети на виду. Как в поселке на виду, так и в школе на виду. Все проблемы, которые есть, решаются быстрее. Всегда можно найти способы контроля: дом, школа, соседи.

— Чем меньше социум, тем меньше риск?

— Ну это точно так для травли. Чем плотнее социум, тем меньше постоянной травли.

— Потому что в большой школе больше всего можно не заметить?

— Я не знаю, у меня есть только гипотеза: большие школы должны привлекать к себе родителей, которые отдают туда учеников. Они больше думают об учебной составляющей и образовательных результатах, предполагая, что родители сами решат остальные проблемы. Чем больше школа, тем больше учителей. Ответственность размазывается, никто не отвечает за общие проблемы. Когда мало учителей — все участвуют в жизни одинаково. В маленькой организации будет заметнее, что у человека проблемы. А в корпорации можно очень долго не замечать. В больших школах и социальные педагоги не очень помогут.

— Хорошо. Но если у тебя уже есть подросток и нет контакта. Все-таки есть симптомы, по которым ты можешь понять, что твой конкретный подросток не подсядет на наркотики, не совершит самоубийство или убийство. Ведь это не должно быть свойственно любому подростку?

— Статистически можно не бояться. У всех подростков бывают трудные времена, а с топором бегает один на миллион. Но все-таки, если у родителей нет контакта с ребенком и они не могут ему помочь, дать совет не получается — надо попытаться найти психолога, который их проконсультирует. Потому что надо учить родителей разговаривать с ребенком, как давать советы, как помогать. Это сложная наука.
Есть такая книжка Ричарда Нисбетта «Mindware». Там рассказывается история, как после 11 сентября в Нью-Йорк со всей страны слетелись люди, которые налево и направо стали консультировать всех, кто испытывал стресс. После этого была статистика, что у людей, которые прошли это консультирование, депрессия была глубже, чем у тех, кто не проходил. Срочная помощь низкого качества — хуже, чем ее отсутствие. Но это можно понять, только проведя масштабное исследование. То, что помогает сейчас, может быть вредным на дальних расстояниях. Поэтому я не могу дать совет всем идти к психологу. Но это правильный совет.

— В какой-то момент в каждой школе появился психолог. И сейчас наверняка на них снова спустят всех собак — мол, они недоглядели и недоработали. А вообще-то — есть ли в них смысл? В чем с ними проблема — они плохие специалисты или в российских школах с ними никто не хочет говорить?

— Нет, в российских школах это не бессмысленно. Нет такой школы на свете, где они были бы бессмысленны. Но тут несколько проблем. У нас нет привычки решать проблемы с психологом. Надо советовать людям то, к чему они органически готовы. Вот латиноамериканцы готовы разговаривать со старшими двоюродными братьями. Кто-то со священниками готов говорить.

— А наши с кем готовы говорить?


— Русские люди готовы говорить с друзьями под водку. В этом смысле приятели подростка — механизм лучше, чем психолог. Это не значит, что мы не должны бороться за то, чтобы в нашей жизни появились психологи, которые умели бы работать.

— Надо учить подростков оказывать друг другу психологическую помощь?


— Это тоже нужно делать. Самые эффективные программы, которые уменьшают агрессию в школах, нацелены на то, чтобы научить подростков, как вести себя в конфликтной ситуации.

— В России подростков учат медиации?

— Нет, это изобрели в Финляндии и внедряют по всему миру. В США это есть. Но все это не отменяет той проблемы, что наши школьные психологи очень плохо обучены. Они даже могут быть теоретически подкованы, но совсем не умеют правильно применять теорию. Я видел несколько случаев, когда молодые психологи приходили в школу, вмешивались в какой-то конфликт и делали только хуже. Они склонны к манипуляциям, которые часто не стоит применять. Они еще сами не имеют опыта, их воспринимают как манипуляторов.

— И что делать со школьными психологами?

— Нужны программы, которые их будут образовывать.

— Значит ли это, что в наших реалиях и наших широтах надо разговаривать с детьми в какой-то момент: надо пользоваться дезодорантом, принимать душ, предохраняться и не резать людей ножами? Надо ли тему этой агрессии вводить в разговор?

— Не знаю. Я, честно говоря, боюсь говорить, что ситуация в Улан-Удэ связана с ситуацией в Перми. Людям с неустойчивой психикой свойственно подражать ярким ситуациям. Когда ребенок стремится к тому, чтобы утвердить себя в окружающем мире, где его никто не любит, ему может прийти в голову идея: о, можно же поубивать всех и меня тогда заметят. Если начать говорить об этом с детьми, это может только спровоцировать. Это вообще темная матери.

— Нет совета?

— Может быть, если задуматься, можно исследовать, какие проблемы подростки решают таким агрессивным образом. И обсуждать с ними альтернативные способы решить эту нужду.

— Ну если мы говорим о решении всех проблем и экстремальной славе, то какие тут альтернативы? Вот есть Мистер Синтол, но это тоже довольно специальная альтернатива. Он, может, без рук останется.

— Может, этот пример лучше, чем пример убийства. Меньше подростков склонны к формам самоповреждения, чем к дракам. Но я не знаю, я просто не знаю, как тут быть.

— А эта проблема есть или она статистически ничтожна, просто вышла на поверхность сейчас?

— Крайние формы — выйти и пострелять людей или прийти с топором — это принимает очень редко. Но другие формы всегда существуют. Нужно решать эти проблемы: подростковой депрессии, суицида, наркотиков. Это все близкие классы проблем. Их надо комплексно решать. Нет смысла решать проблему топора отдельно.

Екатерина Кронгауз

Очень прошу,посмотрите пожалуйста "Разбор Разведданных. Испытание средой... 20.01.2018 гг.".
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
  Ответить с цитированием
Сказали спасибо:
ALLENA (24.01.2018), galya (22.01.2018), ivettalen (22.01.2018), Knopka (24.01.2018), Luba-1708 (23.01.2018), Nkotina (13.04.2019), zofa2012 (23.12.2018), Аня (24.01.2018), АРА (20.05.2018), Асия (22.01.2018), Жива (24.01.2018), Людмила28 (22.01.2018), Майя (22.01.2018), Натали Л (22.01.2018), Параскева (06.02.2018), Фея. (11.11.2018)