о Зое Богуславской, которая однажды вошла в жизнь
Вознесенского для того, чтобы стало там лучше...
Прочитайте пожалуйста о сильных людях, чувствах, о преданности и о любви.
После смерти Андрея Вознесенского его вдова Зоя Богуславская избегает встреч с журналистами.
“Никогда не любила говорить о личном. Оба не любили”.
Об этом запрете — во всех прежних материалах. Иду и судорожно думаю: какой бы вопрос ей задать, чтобы не сделать случайно больно. Ведь о чем ни спрашивай, выходит, все о личном. О ней, о нем.
…Получилось почти без комментариев.
“Очень сложно подобрать слова… Всего четыре месяца прошло, — обреченно: — Ну ладно: спрашивайте о чем хотите…”
Она присаживается напротив на кожаный диван в высотном деловом центре, где расположен ее офис. До кончиков платочка, изящного, шелкового, повязанного вокруг шеи, — женщина. А еще писатель, эссеист, драматург, автор проекта и художественный руководитель фонда “Триумф” — независимой премии высших достижений литературы и искусства. Облетела весь мир. В сборниках “Великие женщины России” о ней пишут как о “триумфальной женщине”.
После того как узнают, что почти час простояла одна ночью под ножом троих грабителей в Переделкине, о ней скажут по ТВ: “Самая мужественная женщина года”. Молчала, чтобы муж не спустился со второго этажа и не сцепился с бандитами. Муза поэта.
“Дура рисковая”, — написал когда-то сам Вознесенский в поэме “Оза”.
Прожили вместе 46 лет.
Когда он уже тяжело болел и потом, после кончины, появились домыслы о диагнозах, похоронах. Спрашивали, почему Вознесенского положили на Новодевичьем, а не в Переделкине, возле храма. Якобы он так хотел…
— Господи, ничего он этого не хотел… Никогда не говорил о смерти, не писал завещаний, он хотел только одного — чтобы не ушли стихи. Вот в стихах у него о смерти очень много — “Благодарю, что не умер вчера”. Почти накануне кончины: “Мы уплывем вместе, обняв мой крест”.
А в связи с местом его захоронения, почему Новодевичье, расскажу такой случай. Я никому об этом прежде не рассказывала. На дворе 10 марта 1982 года. Андрей — в Берлине, предстоит творческий вечер. Звонит телефон, слышу сдавленный голос его сестры Наташи: “…Зоя, только что скончалась мама!” Антонина Сергеевна сидела у телевизора, на экране — Расул Гамзатов, она вскрикнула и затихла.
Едва успеваю осознать услышанное, перебивает междугородняя: “Вас вызывает Берлин”. В полном смятении говорю: “Андрюша, слышишь меня? Скорей вылетай в Москву. Антонине Сергеевне плохо”. Раздается торопливое: “Милая, звоню накоротке, поднимаюсь на сцену. Вылечу сразу же”.
Он прибыл первым утренним рейсом (пилоты взяли в кабину). Дома сажаю в удобное кресло, прячу в руке валидол: “Андрюша… Держись. Мамы больше нет. Похороны через два часа. Мы еще успеваем”.
На грузовом такси добираемся до Донского кладбища к старому крематорию, видим среди скорбных процессий гроб с Антониной Сергеевной. Следующий на кремацию. Лицо Андрея белеет, он отчаянно кричит: “Я не дам ее сжигать!” И, не обращая внимания на окружающих и близких, вместе с водителем стаскивает гроб с катафалка и погружает в такси. Толпа замирает. У Андрея ошалелые глаза человека, который сойдет с ума, если ему не позволят сделать по-своему… Думаю, в истории захоронений это был единственный случай, когда гроб похитили на глазах скорбящих.
Два дня как в бреду Андрей добивался у чиновников Моссовета, чтобы мать лежала на Новодевичьем рядом с отцом. Андрей Николаевич был известным ученым, директором Института океанологии…
С захоронением самого Андрея все тоже оказалось непросто. Естественно, он хотел лежать с родителями. Мой сын Леонид после ходатайств и хождения по инстанциям звонит мне: “Хоронить на Новодевичьем не разрешают”. Вечером того же дня сотрудница Моссовета сообщает мне об этом официально. Довольно путано пытаюсь объяснить ей, что могила родителей Вознесенского как раз на Новодевичьем, рассказываю, как Андрей сам ее обустраивал, заказывал памятник. Сотрудница выговаривает: “Что ж вы раньше не заявили, что на Новодевичьем у вас уже есть одна могила?” Через час она сообщила: “Разрешение получено”. Так мы с Леонидом выполнили волю Вознесенского.
— Вы можете сказать, от чего Андрей Андреевич все-таки умер?
— Мне не свойственно обсуждать мифы о личной жизни известных людей. Но считаю очень важным то, как человек уходит из жизни. Есть биография поэта, его судьба. Она мне не принадлежит, поэтому постараюсь быть документально точной.
Скажу сразу: у Вознесенского не было н и о д н о г о инсульта или инфаркта. Никогда! Страшный, безнадежный диагноз был поставлен 15 лет назад в клинике Бурденко. Атипичный Паркинсон. И все эти годы поиски лучших консультантов в международных центрах Паркинсона, доставание редких лекарств, опытных массажистов, строгая диета, сильные болеутоляющие (читайте стихи “Боль”). Этот проклятый Паркинсон забрал сначала голос Андрея (читайте стихи “Теряю голос”), затем стали слабеть мышцы горла, конечностей…
Он скончался на моих руках от интоксикации, непроходимости кишечника. За 15 минут до смерти шептал стихи.
* * *
“Я — Гойя!/Глазницы воронок мне выклевал ворон,/слетая на поле нагое”.
“Антимиры”, “Миллион алых роз”, “Юнона” и “Авось” — это все Вознесенский.
Бессмертные “Я тебя никогда не забуду…”.
Богуславская говорит, что не спала ни одной ночи десять дней после его смерти, вообще не понимала, что это такое — сон.
— Начались галлюцинации. Я осознавала, что это полубред, что я заболеваю всерьез. Сын Леонид увез меня на пять дней из дома…
До сих пор сон нарушен. Я засыпаю где-то в полтретьего-полчетвертого утра. Но сейчас я хотя бы снова начала работать. А в те бессонные ночи спасение было в одном. Противостоять своим переживаниям, отдавать их бумаге. Я решила, что поможет диктофон. У меня лежит 5 кассет, которые я записала тогда. Я записывала все буквально.
Я пыталась вспомнить все подробно, каждый день его последнего месяца. Как мы были в Германии, весной, лечение шло успешно, мы много смеялись, гуляли по парку, натуральные продукты в изобилии подавались на стол, казалось — дело идет на поправку. И вдруг — абсолютно неожиданно — Андрей поперхнулся.
Созвали консилиум, сказали — необходимо ставить гастроному в желудок. Как же отчаянно я сопротивлялась этому, предвидя Андрюшины страдания! Ни запаха, ни вкуса пищи. Врачи настояли: мышцы горла не действуют, он задохнется во время приема еды.
* * * — Откуда же взялся этот Паркинсон? Кто-то в его семье болел? Генетика? — Мое мнение, отнюдь не профессиональное: истоки его болезни в жестоких стрессах, которые он пережил. В первый раз во время широко известной встречи Хрущева с интеллигенцией 8 марта 1963 года. Когда глава страны, прервав выступление молодого Вознесенского, после его слов: “…я не член партии” — обрушился на него: “Вон из Советского Союза, господин Вознесенский!”
Долгие месяцы Андрей выкарабкивался из нервного шока: рвота, неудержимая потеря веса.
…Спустя годы он гулял по переделкинскому полю часов в 6 утра. Всегда говорил: “Я пишу стихи ногами”. Стая диких собак повалила с ног. Лишь счастливый случай спас — на поле копался дачник, он прогнал собак. Последствия: 36 глубоких укусов, два месяца инъекций от бешенства.
А вскоре еще одно испытание — автомобильная авария. Такси, в котором Андрей возвращался домой, сплющило встречным грузовиком. Андрея с трудом извлекли из груды металла. Придя в сознание, он отказался от госпитализации, потребовал везти его к профессору Левону Бадаляну — нашему другу, тому самому, который реанимировал Высоцкого. “Зоя, — позвонил Бадалян мне сразу же, — все очень серьезно. Постельный режим не менее трех недель”. Не вылежал Андрей. Через неделю помчался в издательство.
Богуславская не сдерживает слез. Но не отворачивается, чтоб я их не видела, не вытирает. Слегка поднимает голову вверх, пытаясь их остановить, чтоб против всех законов физики слезы затекли обратно.
Поговорим о чем-то другом?
* * *
Но, если расспрашивать ее обо всем, я прекрасно понимаю это, понадобятся годы для того, чтобы закончить повествование.
Девятиклассницей в Томске в эвакуации работала ночной медсестрой в госпитале для тяжелораненых, закончила ГИТИС, защитила кандидатскую. С 26 лет одной из первых женщин в Москве сама водила машину — по тем временам постовые отдавали ей честь.
Падала, да так и не упала вместе с самолетом в Америке в середине восьмидесятых, там снимали телефильм по ее книге “Американки”.
Накануне творческого вечера Вознесенского в Софии в нее стрелял болгарский поэт Божидар Бажилов, из игрушечного пистолета, но парафиновая пуля пробила бедро.
Как-то в Каннах Богуславскую сбил на пешеходной дорожке юный мотоциклист — она направлялась на церемонию вручения во Дворец фестивалей. И все же дошла, присутствовала на показе фильма “Юнона” и “Авось”.
— Уже сравнительно недавно, в Лондоне, я прибыла в отель “Хилтон”, и в первую же ночь объявляют срочную эвакуацию всех гостей в связи со звонком о заложенной бомбе. Я вспоминаю, как сотня полураздетых людей безмолвно стояла в вестибюле отеля, пока сигнал опасности не был отменен.
…Опять обошлось.
Каждая отдельная сюжетная линия ее судьбы — как ветка дерева, переплетенная с другими судьбами-ветками в огромный лес без конца и без края.
В ее невымышленных рассказах — портреты знаменитых современников: Любимова, Высоцкого, Табакова. Ей принадлежат эксклюзивные интервью с такими знаковыми личностями ХХ века, как Марк Шагал, Артур Миллер.
Первое в Советском Союзе интервью с Брижит Бардо. Полосы в “Литературке”, культурный шок. Во Франции эта беседа стоила бы 250 тысяч франков — Богуславской Брижит его подарила. А еще свою кассету и фотографию с автографом, которые тут же в Москве и сперли.
“Мне было интересно говорить с людьми, кто не имел ничего общего ни с моей профессией, ни с моим бытием. О них — в моих сочинениях. Долго не соглашалась писать книгу об американках, полагая, что буду дилетанткой, повествующей о том, что плохо знаю. Но именно благодаря этим встречам мне довелось познакомиться с женщинами разного общественного положения и уровня (от жен американских президентов до пожизненной заключенной женской тюрьмы). Благодаря их исповедям я прожила десятки других жизней”.
* * *
Богуславская размышляет о том, как много лет назад хотела написать статью о неотправленных письмах.
Это письма, которые ты хотел написать другу, но все откладывал на потом, было некогда, не хотелось, не находил нужных слов. И вдруг адресата уже нет на этом свете. И значит, писать некому.
Вся наша жизнь состоит из таких вот данных да так и невыполненных обещаний.
— А в вашей жизни было что-то, о чем вы жалели? Вы как-то упоминали, что в школе поссорились с мальчиком, который вскоре ушел на войну и погиб. И вы до сих пор не можете простить себе то, что не успели с ним помириться.
— Мы дружили вчетвером. Двое ребят, две девочки. Его звали Леня, Леонид. Сегодняшняя девчонка, если она отшила какого-то хахаля, никаких особых угрызений по этому поводу не испытывает. Но тогда мы жили под девизом “с кем можно пойти в разведку”. Верность отношениям была основополагающей. Мальчишки нашего класса все ушли на войну, вернулись двое — калеками. От них много лет спустя я узнала о гибели Леонида. Когда он приходил прощаться, мне из-за глупой ссоры не захотелось его увидеть. Он погиб, я долго не находила себе места. Это одно мое неотправленное письмо.
…Когда в Москву прилетела Хиллари Клинтон, тогда еще жена президента США, по ее просьбе собрали российских женщин, успешных в своей профессии. Меня посадили в первом ряду с Галиной Старовойтовой. После официальной встречи, за ужином, мои соседки заговорили об американцах. Галина Старовойтова заметила: “Зоя, а ведь у меня нет ваших “Американок”! Завтра я уезжаю в Петербург, если б вы сегодня мне книгу подкинули, было бы что почитать в дороге”.
Но я замоталась с заболевшим родственником и, подписав книгу, решила отправить ее Галине Васильевне на следующий день. А следующего не было. По радио передали, что в Петербурге Старовойтову убили. Ужасное ощущение трагедии... Еще одно невыполненное обещание.
Мои как бы “неотправленные письма” живут во мне. Вина, которую уже нельзя исправить. Жизнь, как известно, не имеет черновиков, она пишется набело.
* * * — У вас была еще одна жизнь — вместе с Вознесенским — одна на двоих.
— В предыдущие годы Андрей — это фейерверк фантазии, сгусток энергии. Он был человеком своей славы, любил публику, аплодисменты. Он всегда осознавал себя избранником своей судьбы. Он был соткан из одного куска предназначенности поэзии. Что касается обыденной жизни, он бывал абсолютно неуправляемым. В осуществлении своего поэтического эго Андрей не знал никаких преград. Мог лететь на Северный полюс или в пекло ташкентского землетрясения, чтобы пережитое отозвалось в стихах. Помню, как сильно на него обиделась, когда он хотел сорвать свой вечер в Большом зале консерватории и прислал мне из Ялты телеграмму: “Милая, приехать не могу. Цветет миндаль”. У меня был шок, настолько мне казалось это наглым. Я по телефону высказала свое мнение. Он прилетел…
Там, в консерватории, впервые была прочитана поэма “Оза”, посвященная Зое.
Оза — перевернутая “Зоя”.
“От утра ли до вечера,/в шумном счастье заверчена,/до утра? По утру ли? —/за секунду от пули…
Много лет спустя Андрей пенял жене: “Из-за твоей чрезмерной ответственности перед публикой я потерял последнюю главу поэмы”.
* * *
— Вторая половина нашей жизни началась с 1995 года. Мы на Кипре. Андрей уплыл в море, я застряла на берегу, пытаясь булавкой закрепить порвавшуюся бретельку купальника. Вдруг ко мне бегут отдыхающие, кричат: “Ваш муж тонет!” Бросаюсь в море, вижу — Андрей не может справиться со своим телом, вертится, как жук с порванным крылом. С трудом вытаскиваю его на берег, толпа любопытствующих ждет, мы улыбаемся, мол, свело ногу в воде, бывает, все образуется. Но ничего не образовалось.
И началась ежедневная наша борьба за каждый участок его организма.
Никогда он не мог смириться с физической неполноценностью, немощью. С необыкновенным мужеством преодолевая страдания, ненавидя свою слабость и немощь. Я никогда не слышала его жалоб на жизнь, у него не бывало депрессий, капризов. В последние годы он свято верил в то, что я найду выход, сумею ему помочь и станет легче. У него была психологическая иллюзия, что когда я рядом — ничего плохого не случится.
— Можно только представить себе ад того, кто всегда был рупором эпохи, ее голосом — и вдруг не мог больше говорить, с трудом двигался. Как вы сами пережили это?
— Я научилась всему, чтобы только ему было легче. Укутывала, втирала мази в больные места, обмывала. У меня как-то получалось забирать его боль. Пригодились старые навыки госпитальной медсестры. Ограниченность его существования в физическом плане дала такие продолжительные, такие долгие исповедальные наши беседы, где мы друг перед другом раскрывали то, что никогда бы не сказали раньше... В последний месяц жизни Андрюши я звонила домой с работы каждые два часа, чтобы узнать, как он.
Подходила сиделка Леночка: “А мы только что собирались вас набирать!” Андрей Андреич просит: “Узнай у Зоечки, вдруг она уже едет?”
Я приду, у него разламывается спина, укутаю его, прислоню к себе, спрошу — болит? Он улыбается.
Я мало куда выходила. И всюду, где мне необходимо было присутствовать, я смотрела только самое необходимое, что выдвигалось на премию “Триумф”. Знала: если он вечером с сиделкой останется один дома, ему будет плохо. Я старалась устраивать ему праздники, чтобы он не чувствовал себя оторванным от мира. Я перечитала все о его болезни, пытаясь облегчить его жизнь, “хоть секундочку без обезболивающего”. Я все надеялась, что откроют новые методы лечения, волшебные лекарства... В апреле, как я говорила, была сделана операция в Германии.
12 мая, за три недели до смерти, отпраздновали его день рождения. Столы были накрыты, понаехала масса народу: его редактор привезла только что вышедшую книгу стихов “Ямбы и блямбы”. Как же он радовался! Обещал гостям надписать, когда будет тираж. Все веселились, хвалили угощения. Только гости не видели, что именинник не ел ничего. Я заранее накормила его положенной при Паркинсоне размельченной пищей.
* * *
Мне удивительно, что она говорит о Паркинсоне так, будто это не болезнь вовсе, а злой, желчный господин, “черный человек” Вознесенского.
У каждого поэта он свой — черный.
— Андрей Андреевич умер у вас на руках?
— 1 июня покормили как обычно. Почему-то ему плохо. На моих глазах становится все хуже. Вызываю реанимацию, врачи едут по пробкам, опаздывают, я не знаю, что делать. “Андрюша, как ты?” Он смотрит на меня очень пристально: “Не огорчайся. Все нормально. Ведь я — Гойя!” И пытается улыбнуться. У меня в ушах звучит музыка Шопена, это в музее Пастернака за забором музыканты вчера играли в честь годовщины смерти Пастернака.
Вдруг вижу, лицо Андрея странно окаменело, подношу зеркало — дыхания нет. Реанимация приехала вовремя, пыталась стимулировать дыхание и сердечную деятельность — ничего не помогло. Я никак не могла поверить, что все кончено, так долго он не остывал. Мне казалось, что я что-то упустила, не сделала... Но результаты вскрытия показали, что спасти Вознесенского было невозможно, у него произошла мгновенная интоксикация организма.
Богуславская отворачивается.
* * *
И — выразительный взгляд на часы. Боже мой, мы проговорили почти час, для нее это непозволительно, просто непозволительно. Вечером еще встречи. “Мадемуазель, мне пора”.
Она уходит. Прямая спина. Я провожаю ее до лифта, на пути книжный киоск. Девочка-продавщица машет ей рукой, предлагает журнал “Караван историй”.
Жизнь продолжается…
Последний вопрос можно? — Зоя Борисовна, а как Андрей Андреевич относился к вашему творчеству? Он — поэт, вы — прозаик. Наверное, он читал ваши “Защиту”, “Семьсот новыми”, “Веруню”, “Американки”, “Окнами на юг”, знаменитые “Невымышленные рассказы”?
Богуславская на секунду замолкает и отвечает предельно честно, как может ответить только настоящая женщина:
— Андрей всегда делал над собой усилие, чтобы прочитать что-то чужое. Конечно, кроме текстов, вызывавших у него личный, профессиональный интерес. Конечно, он читал все мое, потом для него важен был прежде всего успех — неуспех. Но, похоже, он был безразличен к чужому творчеству, часто оно ему внутренне мешало. Думаю, что и мое тоже.
Екатерина Сажнева
"Московский комсомолец" №25472 от 11 октября 2010
Итак, представьте, полупустая маршрутка
медленно плетётся по улицам города. На остановке заходит довольно симпатичная, на мой взгляд, тридцатилетняя женщина. Подробно описывать её не буду, скажу кратко - всё при ней. А следом за ней вскакивает мужчина, приблизительно того же возраста, с большой и, судя по всему, тяжелой сумкой.
Маршрутка резко дёрнулась и по инерции этот мужчина подался вперёд к той самой женщине и наступил ей на ногу.
- Ну, что же вы, как слон, в самом деле, - сказала она, - неужели нельзя поаккуратнее.
Мужчина посмотрел на неё виноватыми глазами и извинился. Но она не унималась:
- Держаться надо было.
И тут этот мужчина произнёс слова, в которые постарался вложить максимум боли и скорби:
- Женщина, но вы же видели, что я не нарочно, тем более, что я перед вами извинился, ну, что мне ещё сделать, чтобы вы успокоились?
Лично я в тот момент ожидал от неё любого ответа, но даже мне, с моим врождённым цинизмом и солдатской грубостью, в голову не могло прийти на что способен женский ум. Итак, готовы?
- Что, что, замуж меня возьмите.
Водитель от неожиданности остановил автобус, в салоне наступила гробовая тишина. Даже пятилетняя девочка, сидевшая за мной и всю дорогу что-то бормотавшая, замолчала. Так продолжалось наверное минуту или около того. (Хочу заметить, что на лице женщины в тот момент не было даже намёка на прикол).
И тут уже не выдержал я (ну, как же без меня-то), говорю:
- Слышь, мужик, ты ответь что-нибудь, посмотри, публика ждёт.
Он посмотрел на меня, потом на нас всех, перевёл взгляд на женщину и сказал:
- Я на следующей выхожу, вы со мной?
- Да, - твёрдым голосом ответила она.
- Браво! - крикнул я и вся маршрутка без какой либо команды начала аплодировать.
Они действительно вышли на следующей остановке и я услышал, как подавая ему руку на выходе, она сказала: "Меня Людмила зовут". Дверь закрылась.
Вчера смотрела программу с Владимиром Войновичем, известным писателем. Слышала, что есть такой писатель, на этом мои познания заканчивались. А тут услышала и увидела этого Человека. Мне понравилась его история о том,как он начал рисовать.
"Я всем отвечаю, что я начал рисовать рано, едва достигнув пенсионного возраста. Просто как-то я сидел перед компьютером и понял, что я не хочу писать. Мне надоело. Стал ходить по комнате. Как раз моя жена приехала сюда из Германии со студентами, которым она преподавала русский. Ей на день рождения подарили картину — цветы на окне. Я посмотрел на это произведение: «Чего-то там не хватает».
У нас был рядом писчебумажный магазин, купил там ученический набор «7 красок». Фон переделал, смотрю, картина заиграла. Я удивился. Какие-то краски остались. Дай, думаю, себя нарисую. Нарисовал. Смотрю, похоже получилось. Я с ума сошел просто.
У меня всегда были голые стены. Вдруг друзья приходят и видят, что все стены в картинах. Я стеснялся сам себя, стеснялся покупать холсты, поэтому рисовал на бумаге. Бумага, правда, специальная была, для масляных красок. А поскольку рисунки некуда было девать, я стал прибивать их к стенам гвоздями. С этого все и началось".
Беспрецедентные милости, оказанные государем Николаем I семейству А.Пушкина после гибели поэта, породили массу домыслов и слухов.
Официальная версия гласила, что царь вошел в бедственное положение вдовы и сирот. Не были забыты и гениальные произведения, прославившие Россию. Много сил к погашению долгов приложили друзья Александра Сергеевича, передавшие государю ходатайство об учреждении опеки над семьей поэта. Но, царь относился к Пушкину с подозрением, всегда сомневался в его лояльности. В.Жуковский попросил Николая оказать милости, как в случае смерти Карамзина. На это царь сказал, что Карамзин умер как ангел, а смерть Пушкина едва смогли подвести под христианские каноны.
Благодеяния царя
Посмертная щедрость привела многих в недоумение. За поэтом числилось невероятное количество долгов, образовавшихся из-за того, что семья поэта жила выше средств. В числе кредиторов были практически все, с кем он общался, от друзей и продавцов магазинов, до хозяев квартиры, где он жил. Общая сумма частного долга доходила до 100 тысяч рублей. Все, кто обвинял в любви к роскоши, мотовстве жену Пушкина, могли убедиться, что ее расходы в сумме долга немного превышали 3 тысячи рублей. Принимал участие в продвижении царского указа министр финансов Е. Канкрин. Зная, как работает бюрократическая машина, он всеми силами ускорял процесс, по собственной инициативе просчитал сумму долга перед казной, и внес предложение не взыскивать ее с пенсиона или имения. Так был прощен и государственный долг в сумме 43 тысячи, складывающийся из расходов, связанных с изданием литературы.
Чувство вины или родственные связи
Сложилось мнение, что государем руководило чувство вины из-за прижизненного притеснения поэта. Поэтому, он проявил такое внимание к вдове, сиротам, назначив им щедрый пенсион, выкупив доли в родовых имениях поэта Болдино и Михайловское, полностью очистив их от залога. Доход от изданных, за царский счет, произведений, также отчислялся потомкам. Злые языки в лице представителя высшего света Дурново, сказали, что это превосходно, но уже слишком. Этими словами он намекнул на близкие отношения царя и Натальи Николаевны, супруги поэта. Сохранившиеся прижизненные фотографии младшего сына поэта, Григория, косвенно подтверждали догадки современников. Он настолько похож на Николая I, что фотографии и сейчас вводят в недоумение историков.
О жизни Григория известно не много, он не сделал блестящую карьеру, закончив службу в чине подполковника. Умер в родовом имении жены под Вильнюсом, не оставив потомков. Но, переосмысление фактов, архивная работа с записками, поданными государю самой Натальей Пушкиной, исследования, проведенные Императорским Русским Историческим Обществом, сенсационная работа А. Н. Зинухова «Медовый месяц императора», свидетельствуют, что внебрачным ребенком была, скорее, младшая дочь Наталья. Об этом, косвенно, говорит и ее необычная судьба. После первого, неудачного, брака с полковником Дубельтом, она вышла замуж за принца Николая Нассауского, и переехала в Германию. Сложные жизненные перипетии связали царский род с потомками Пушкина. Дочь Натальи Николаевны, Софья, вышла замуж за внука царя, вопреки желанию Александра III, не признавшему этот брак.
Дочь Надя, появившаяся в результате этого союза, позднее стала супругой принца Джорджа Маунтбеттена, и участвовала в воспитании его племянника — Филиппа Греческого, будущего мужа королевы Елизаветы. Вряд ли такое было возможно, если бы в жилах потомков поэта не текла царская кровь. Ведь королевские дома Европы ревностно следят за чистотой рода, не допуская в свои ряды посторонних. Так переплетение судьбы породнило потомков Пушкина не только с царской семьей, но и самым неприступным Королевским Двором Англии.
Определенно не случайно в своей жизни мы встречаемся друг с другом. Мне иногда кажется, что в таких встречах я собираю себя по кусочкам. Каждое новое знакомство, каждая новая история позволяет мне, в первую очередь понять себя, свои возможности, желания, потребности, свою суть. Какие то запоминаются надолго, какие то забываешь сразу, какие то очень хочется сохранить в памяти, но почему то они ускользают, как будто бы кто то не хочет, чтобы это сохранилось в твоей памяти и подчищает ее, как флешку.
В моей жизни давно не было «мирных» встреч, каждый раз они рождаются из войны. В связи с этим я повадилась гордо называть себя «войном света», конечно же не без явного сарказма в свой адрес. Иногда мне думается, какой могла бы быть моя жизнь, если бы не…. Этих самых «не» очень даже много, а моя жизнь без них видится мне глубоко симпатичной, но немного банальной. Скорее всего я бы не работала и у меня были бы муж и двое детей, я люблю готовить, наверное я бы много готовила, правда никто не любит есть то, что я готовлю, у меня это откровенно не получается, настолько, что я сама стараюсь даже не пробовать…)) Лишь однажды, я помню, как много лет назад один человек наслаждался, приготовленным мной блюдом, но он был под сильным наркотическим опьянением, скорее всего именно это позволило ему съесть сразу 3 порции моего «зелья», иначе назвать сложно, потому что после этого сильно и надолго влюбился…натворили мы с ним тогда дел, еле вернула в семью…но было весело, спасибо Юра! После этого я и завязала с кулинарными экспериментами. Но в своих мечтах я все же готовлю и это вкусно)) Мои дети золотки, шумные, неугомонные, я часто вижу, как они прыгают по дивану и носятся с криком по комнате, меня совсем не раздражает этот шум, я ему даже рада, хотя в обычной жизни, любой звук меня дико раздражает. Вечером с работы возвращается мой муж, до того, как подросли наши дети, я встречала его в крайне эротичных нарядах, хорошо, что в мечтах я могу позволить себе и соответствующую для такого случая фигуру, на то они и мечты)) с его придохом наступает та самая идилия, которой может быть и хорошо, что нет в моей жизни, она бы мне определенно наскучила, но так как в моей жизни не хватает именно покоя, то она все таки наступает…
Что же касаемо реальной жизни, в ней все совершенно иначе, тем не менее, не скучно.
Я люблю образ жертвы при первом знакомстве, я люблю демонстрировать подчинение и послушание. Именно в такие моменты люди раскрываются такими какие они есть, показывают свое истинное лицо, чувствуя свое «превосходство». Дальше наблюдать интересно, в большинстве своем сценарий банален, особенно с женщинами, с мужчинами интереснее.
Когда мужчина видит в тебе жертву, желательно отчаянно сопротивляющуюся, но которая вот вот сдастся из за отсутствия сил бороться дальше, он либо начинает воплощать свое мерзкое я, если он слабый, либо влюбляется, если он сильный. (возможны варианты, это лишь мои наблюдения)
Слабых я долго терпеть не могу, эти истории заканчиваются быстро, а вот с сильными игра продолжается.
Рядом с сильным мужчиной легко. Набор качеств, который делает его таковым, уже формирует некоторое облачко отношений, в которые вы с ним погружаетесь. События разворачиваются по разному, но в этот момент и начинается внутреннее раскрытие людей.
Иногда бывает так, что мужчина, имея определенный потенциал, начинает взрослеть и крепнуть, такое я видела лишь однажды, в следующий раз я реализую этот опыт иначе. Растерявшись, я не смогла завершить его взросление, не была к этому готова, а может быть просто завершить это, должен кто то другой, может быть он сам или другая женщина, а может быть я, но не сейчас.
Эта история приводила меня в недоумение мужчину-мальчика я видела впервые, сначала он был закрыт для меня, я и не сразу поняла, что с ним не так… но постепенно подходя ближе и исследуя это создание, я впадала в негодование)) «как же так?», «как так можно?», «в твои то годы?» Вообще, осуждение -это моя любимая «болячка». Но мальчик был и настойчивым и очень ласковым, я его оставила, чтобы посмотреть, что будет дальше. В какой то момент времени, это чудо не выдержало и, по всей видимости, начало взрослеть, проявляя зачатки осознанности в происходящем. Я с недоумением наблюдала его внутреннюю борьбу, на тот момент борьбу обязательств и совести, совесть определенно проигрывала, мне приходилась добавлять туда энергию, для того, чтобы все это развивалось.
Тема ребенка была ярко выражена, мальчик был избалованным и капризным. Его очень расстраивало, когда что то шло не так, как ему бы хотелось, он даже любил устраивать истерики не получая желаемого. Но вместо того, чтобы добиваться своей цели «по-взрослому», начинал хитрить, блажить и глупить.
Взаимодействуя с ним, я поняла, что потенциально сильные мужчины с трудом переживают проигрыш, в любом психологическом возрасте, и создала ему конкурента. Восхваляя качества конкурента, сравнивала его с нашим мальчиком, и тот начал задумываться и вытягиваться. Он начал стараться и побеждать себя. Как раз в этом, на мой взгляд и заключается Сила, возможность победы над собой. Вставая на весы, я часто себе это напоминаю, но что то не срабатывает, конкретно в этом аспекте!))
Мне было трудно раскрыться с ним самой, хотя какие то материнские инстинкты явно проснулись))
Тем не менее, я продолжала наблюдать за его изменениями. Вот уже он захотел самостоятельности, захотел сам принимать решения, я вдохновилась, неужели вырос настолько, что готов оторваться от мамы, но нет…)) снова подчинился, правда через боль, но выбрал удобство…
В этот момент я отошла, я поняла, что больше не хочу. Я не хочу давать много шансов, иначе он не научится их ценить. Возможно следующим шансом с другим человеком он воспользуется иначе…
Странно, что я пишу о мужчине у которого семья и дети, мне повезло, что он не мой муж.
Счастливого плавания, местами все это было очень даже приятно!
У выдающегося кардиохирурга академика Владимира Андреевича Алмазова в его кабинете в клинике Первого медицинского института стояла склянка с заспиртованным сердцем.
Каждый студент знал историю этого сердца. В самом начале 50-х, когда Алмазов был ещё студентом 4-го курса Первого медицинского, в клинику института поступила девушка с подострым септическим эндокардитом. Это страшное заболевание и сейчас даёт большой процент смертности, а тогда..
Её считали безнадёжной. У девушки держалась температура под сорок, сердце отказывало. Её без особых результатов осматривали ведущие профессора и, как водится, вереница интернов. В числе практикантов был один - талантливый и внимательный..
Нет, он не предложил революционного метода лечения эндокардита, он просто влюбился - девушка была очень симпатичной. Стал каждый день наведываться в палату, носил цветы. Умирающая девушка тоже его полюбила. И стала потихоньку выздоравливать.
Они поженились, родили детей, на свою серебряную свадьбу пригласили лечивших её врачей. А когда через много лет она умирала, своё сердце она завещала Первому медицинскому институту. Чтобы помнили - больное сердце лечится сердцем любящим.
:
