Лицом к Вечности

[ОЛЬГА_НКЭ]

Ева внутри своей кошки.

Она вдруг заметила, что красота разрушает ее, что красота вызывает физическую боль.
Зачем нужна такая красота? Ночь за ночью, охваченная отчаянием, она думала: лучше бы родиться обыкновенной женщиной или родиться мужчиной, чтобы не было этого бесполезного преимущества.
Она проклинала своих предков. Они виноваты в ее бессоннице. Они передали ей эту застывшую совершенную красоту, как будто, умерев, матери подновляли и подправляли свои лица и прилаживали их к туловищам дочерей.

Она призвала на помощь всю свою веру. Почему никак не рассветет, почему ей сейчас не умереть? Она никогда не думала, что красота может стоить таких жертв. В тот момент, как обычно, кроме страха она почувствовала физическую боль.
Смерть схватила ее жизнь, как паук, который злобно кусал ее, намереваясь уничтожить. Но оттягивал последнее мгновение.

На какой-то миг она забыла о своей красоте, бессоннице и необъяснимом страхе. Она не узнавала себя самое.
Впервые в жизни ей хотелось съесть апельсин. Она улыбнулась - да, улыбнулась. Ах, какое наслаждение! Съесть апельсин. Она не знала почему, но никогда у нее не было желания более сильного...

Вдруг мысли ее прервались. Она вспомнила, что уже попыталась подняться и что она уже не в своей постели, что тело ее исчезло, что нет тринадцати любимых книг и что она - уже не она.
Она заполняла весь физический мир и мир потусторонний. И в то же время ее не было нигде.
Она снова встревожилась. Она потеряла контроль над собой.Она почти скучала по своей красоте - красоте, которую по глупости не ценила.

Внезапно она оживилась. Разве она не слышала, что невинные души могут по своей воле проникать в чужую телесную оболочку? В конце концов, что она потеряет, если попытается?
Да, в доме есть некто, в кого можно воплотиться: кошка!
Она вдруг представила: она - кошка, и бежит по коридорам дома на четырех еще непривычных лапах, легко и непроизвольно помахивая хвостом. Каким видится мир, если смотреть на него зелеными сверкающими глазами?
Возможно, если она будет кошкой, ей все равно будет страшно. И возможно, в довершение всего она не сможет съесть апельсин своим хищным ртом. Вселенский холод, родившийся у самых истоков души, заставил ее задрожать при этой мысли.
Будет ли главным животный инстинкт, примитивный, низменный, или его заглушит независимая воля женщины?
Ответ был прозрачно ясен. Зря она боялась. Она воплотится в кошку и съест апельсин. К тому же она станет необычным существом - кошкой, обладающей разумом красивой женщины.

Кошки нигде не было. Она искала ее на крыше, на деревьях, в канавах, под кроватью, в чулане. Все показалось ей изменившимся.
Дом был не похож на прежний. Что случилось со всеми предметами? Почему ее тринадцать любимых книг покрыты теперь толстым слоем мышьяка? Она вспомнила об апельсиновом дереве в патио.
Отправилась на поиски, предполагая найти его около малыша, в его яме, полной воды. Но апельсинового дерева на месте не было, и малыша тоже не было. Все было другим.

Только тут она поняла, что прошло уже три тысячи лет с того дня, когда ей захотелось съесть апельсин.
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
Габриэль Гарсия Маркес Ева внутри своей кошки

[Аня]

Не знаю к чему, читая этот рассказ я вспомнила свой сон. Он снится мне со школы, время от времени. Но в этом сне, несмотря на годы (только сейчас стало меньше) удивительно постоянные чувство и образ: я опускаюсь на четыре лапы, словно они родные мне и начинаю бежать. Я чувствую наслаждения от бега, похожего на полет; я чувствую, легкость от своей способности разгоняться, почти лететь, при этом крепко опираясь, при толчке, лапами о землю. Там, как нигде, мне приятно чувствовать опору под ногами, такую стабильную и прочную.
И почти всегда, начиная убегать от чего-то страшного, я обретаю удивительно родную и легкую свободу и радость от этого полета-бега, которой нет в жизни

[ОЛЬГА_НКЭ]

Сказка о правилах

Скоро сказка сказывается, а бывает, что и дело скоро делается. Если с умом к делу подойти.
Мастер и его ученик остановились на привал под огромным деревом. Кстати оказалась и небольшая разговорчивая речка. Что еще нужно уставшим путникам, проделавшим долгий путь под палящим солнцем – тень, прохлада, да чистая вода. Подкрепились. Прилегли, с удовольствием вытянув натруженные ноги. Приятно так лежать, отдав свое тело земле, а взгляд и мысли - небу.
Молчание нарушил ученик.
- А, правда, что Мастера твоего уровня никогда не следуют какому-то пути?
- Правда. Вернее часть правды.
- Но как такое возможно? Ты что живешь, не соблюдая правил?
- Я сам придумываю правила исходя из тех условий, в которых нахожусь в данный момент. И следую этим правилам ровно столько, сколько эти правила действуют. Можно сказать, что я не соблюдаю никаких правил, но при этом живу по правилам.
- А ты можешь мне показать, как ты придумываешь правила?
- Конечно, могу. Давай я придумаю для тебя правила, следуя которым ты сможешь быть максимально эффективным. Это будут самые настоящие правила, но при этом они будут рассчитаны на краткое использование, например всего на одну земную Жизнь.
- Меня это устроит – глаза ученика загорелись, усталости, как ни бывало. Он уселся напротив Мастера и приготовился его слушать.

- Когда придумываешь правила, то лучше следовать нескольким простым законам. Это необязательные законы, в таком деле, как придумывание правил, не может быть ничего обязательного, но некоторые законы чрезвычайно упрощают дело. Правила должны быть очень просты, чтобы их было легко запомнить и правил должно быть два.
- Два? Этого достаточно?
- Более чем достаточно. Одно правило должно быть максимально общим и универсальным, правилом вселенского масштаба. Второе правило лучше сделать предельно практичным, таким чтобы его можно было использовать в любой момент и в любых условиях.
- Ничего себе закон! Не представляю даже как можно придумать такие правила…
- Это проще чем ты думаешь. Если помнить еще об одном законе. Твои правила должны соответствовать склонностям и способностям того, для кого они придумываются. А иначе, даже самые красивые и мудрые правила окажутся бесполезны. Универсальных правил нет, есть правила пригодные для данного типа людей, в определенных условиях. Люди рождаются очень разными. Если, скажем, человек не имеет способностей к музыке, то это нужно учитывать, и в правилах для него лучше избежать использования музыки. В противном случае только зря потеряешь время.
- Но как узнать к чему склонен человек? Ведь часто человек и сам не знает.
- Человек может и не знать этого про себя, но со стороны виднее. Поговори с ним, выслушай его мечты, расспроси его о трудностях и ты скоро всё поймешь. Это очень важный этап.
- А сам человек про себя может узнать свои склонности?
- Конечно. То, что ему легче всего удается и что ему обычно запрещают делать – это и есть склонности человека, заложенные в него от природы. Так уж устроено, но чаще всего, именно природные склонности труднее всего реализовать в конкретных условиях. Только так и можно их развить – преодолением и трудом. Но мы отвлеклись. Ты готов услышать два правила для тебя?
- Да! Я уже сгораю от нетерпения.
- Правило первое: Все события происходящие с тобой и вокруг тебя равнозначны. Второе правило: В любой момент времени и в любом месте ты можешь испытать момент абсолютного счастья.
- Это всё? – ученик был поражен и немного разочарован. Он явно ожидал чего-то другого – Но как этими правилами пользоваться в реальной Жизни? Если честно, но звучат они по-идиотски.
- Любые правила звучат по-идиотски, уж такова их природа. Но это не мешает ими пользоваться.
Как ты наверно заметил – первое правило универсально, а второе практично.
- Если честно, то не заметил.
- Так заметь, уже можно. Первое правило можно применить к любому явлению твоей Жизни. Оно приведет тебя в равновесие. Достаточно вспомнить о том, все события равнозначны!
- Но ведь это не так! Это какая-то чушь! Как может быть равнозначным, допустим смерть близкого человека и прогулка на свежем воздухе с собачкой?
- Все зависит от того на каком расстоянии ты находишься от происходящего. Имеется в виду не столько физическое расстояние, сколько важность этого события лично для тебя. Чем более важно для тебя некоторое событие, тем ближе ты находишься к происходящему. И наоборот. Так вот, на самом деле ты имеешь полную свободу действия в определении этого расстояния. Можешь находиться как внутри события, так и на произвольном отдалении. Равнозначность событий определяется твоей свободой выбора вовлеченности в них. Рассмотрим твой пример. Предположим, что некоторый человек гуляет с собачкой и мельком замечает похоронную процессию. Для этого человека эти два события – прогулка и процессия примерно одинаковы – он в данный момент может обдумывать что-то совершенно другое. Ты понимаешь, о чем веду речь?
- Понимаю, но звучит это дико! Бесчеловечно.
- Вовсе нет. Гораздо бесчеловечнее находится долгое время в эпицентре события. Это разрушительно, вне зависимости от знака события. Никто не запрещает тебе переживать свое горе, но при этом необязательно уничтожать, то, что у тебя есть. Будь в движении, не зацикливаясь – в этом послание этого правила. Чтобы с тобой не происходило – это важно лишь на какой-то момент и не важнее того, что еще произойдет.
- Это действительно звучит разумно, и похоже применимо на практике.
- Но только тем, кто склонен от природы к подобной подвижности. Это не универсальное правило. Надеюсь, что ты и об этом не забыл.
- А второе правило? Оно выглядит еще более диким, чем первое.
- Любое существо пребывает в состоянии единства с окружающим его Миром. Это состояние переживается как состояние блаженства, ни с чем, ни сравнимого блаженства.
- Но почему я его не испытываю? Это блаженство?
- Да потому, что ты испытываешь что-то другое. Это похоже на то, как ты читаешь буквы с бумаги. Ты видишь буквы, но не замечаешь бумаги. В данном случае единение с Миром – это бумага (чистая бумага), а происходящее с тобой – это буквы на этой бумаге. Обрати внимание на «бумагу» - и ты всё поймешь.
- Не понимаю. Как это сделать?
- На короткий-короткий миг остановись, прервись, обрати внимание на себя, на всего себя, тотально. Ощути ТОГО кто чувствует, думает и так далее. Достаточно всего одного короткого мгновения.
- Я не…- внезапно ученик замолчал, и на его лице застыла улыбка – Я не понимаю. Счастье действительно всегда со мной и оно всегда доступно. Так хочется, чтобы это состояние было со мной всегда!
- Так оно и так с тобой всегда. Вне зависимости ни от чего. Ты так устроен изначально. Ты хочешь того, что и так у тебя есть, и в избытке.
- Но, когда я увлечен «буквами», то испытываю часто совсем другие состояния.
- И хорошо. Ты живое существо, ты способен испытывать очень разнообразные состояния, не всегда приятные. Тебе достаточно помнить, что ты в любое мгновение можешь снова «увидеть бумагу».
- Но хочется всегда!
- Скажи, ты можешь жить без воды?
- Нет.
- Тебе для этого необходимо постоянно и непрерывно пить?
- Нет, конечно, только тогда, когда я испытываю жажду или потребность в жидкости.
- Обрати внимание, что одинаково опасно как пить очень мало, так и пить очень много.
- Да – это так.
- Тоже можно сказать и про воздух, без которого тебе не прожить. И про многое другое.
В том числе и про счастье. Ты испытываешь его гораздо чаще, чем тебе кажется. Просто ты привык к этому. Но при этом ты в любой момент можешь испытать его еще раз, вне зависимости от того что тобой происходит. Но важно не переусердствовать.
- Хм… В этом что-то есть.
- Для тебя конкретно в этом есть всё. Нам пора в путь.
И они продолжили свой путь.
Что в этой сказке, правда, а что нет? Это не мне судить. Я – сказочник. Мое дело записать посетившую меня сказку, и шагать дальше…

Автор не известен , из инета

[Светлана]

“Счастье подобно бабочке. Чем больше ловишь его, тем больше оно ускользает. Но если вы перенесете свое внимание на другие вещи, Оно придет и тихонько сядет вам на плечо.”

[Маруся]

"Хохот Шамана" Владимир Серкин

Зашнуровывая туфли, удивился, услышав, что он что – то говорит.
– Встань.
– Ты мне или компьютеру?
– Тебе. (Шаман сидел не оборачиваясь, пальцы его неторопливо стучали по клавиатуре, продолжая развивать "Цивилизацию".).
– В каком смысле?
– Ты просил рассказывать тебе практики долголетия. Вот одна из них: обувайся стоя.
– Но мне удобнее сидя.
– Сейчас ты изредка садишься на табуретку, чтобы зашнуровать ботинки, через год у тебя будет специальная табуретка для этого, через два – еще и скамеечка рядом с табуреткой, чтобы меньше наклоняться. К семидесяти ты вообще не сможешь обуваться самостоятельно.
– Согласен. (Я встал и обувался нагнувшись.) Но это не такая уж и практика долголетия.
– Именно тысяча таких мелочей и является практикой долголетия.
– Что-нибудь еще ты заметил в моей городской жизни?
– Да, ты ходишь медленно. Ходи быстрее среднего.
– А еще?
– Ты уже понял про эту практику.

***

Прямо из крутого, щетинившегося сланцами берега, торчали остатки бревенчатого сооружения, напоминавшего огромный горизонтально уложенный колодец. Бревна посерели от времени
– Что это?
– Была сланцевая шахточка, потом склад. Вход засыпали после войны. Но берег размыло.
– Возьму что-нибудь легкое на память.
– Думаю, что твоя городская квартира и так забита хламом.
– Да. Откуда ты знаешь?
– Ты годами таскаешь "что-нибудь на память", и, наверное, это уже мешает тебе жить.
– Не нужно ничего брать?
– Бери то, что нужно.
А "на память" приучай работать память.
– Но предмет может вызвать воспоминания и "оживить" их. Студентов учим, что предмет – внешняя опора воспоминаний.
– Воспоминания могут "забить" твое сознание, как хлам квартиру.
– Люди дорожат своими воспоминаниями.
– Я говорю не о том, что само запомнилось, а о том, чтобы ты не наращивал объем воспоминаний искусственно.
– Есть целая культура организации воспоминаний: фотографии, видео, сувениры…
– Куда, зачем и какой багаж впечатлений тащит твое сознание?
– В каком смысле?
– Память нужна человеку не для прошлого, а для будущего. Не заполняй ее искусственно, это может помешать продвигаться в будущее.

***

– Тебе никогда не хочется опереться на чье – то мнение, опыт, авторитет?
– Не боишься загрустить?
– Почему?
– Задаешь такие вопросы.
– Пожалуй, боюсь, но не слишком.
– Тогда отвечу. Маленькому ребенку нужны родители, подростку – товарищи, юноше и молодому мужчине – своя группа, семья, работа, государство.
– А взрослому мужчине?
– Как ты думаешь?
– Но он опирается на государство.
– Обычно государство опирается на нескольких взрослых мужчин, если, конечно, они есть и хотят подпереть.
– Значит…
– Именно, когда ты действительно взрослый – действительно не на кого опереться.
– Действительно, грустно.

[Маруся]

"Первая заповедь:
паразитизм есть величайшее зло во Вселенной. Нет страшнее преступления! Никто не должен делать что-то за кого-либо! Можно лишь помочь тому, кому не достало до победы малой толики сил, но не тому, кто ради достижения победы приложил лишь крупицу усилий и ждёт, когда всё остальное за него сотворят другие!

Вторая заповедь:
чистота крови есть залог сохранения и совершенствования расы в пространстве и времени! Нет страшнее преступления перед родом, Родиной и расой, чем смешение крови сияющих с расами, коим сияние недоступно. Ибо у разумных сущностей разных рас разные создатели, и потому каждая раса развивается по своему пути. Гибрид сияющего теряет взаимосвязь с Великой вспышкой и никогда не будет сияющим, он является представителем иной расы. Род предавшего кровь заканчивается на предателе!

Третья заповедь:
безразличие и молчаливое потворство есть преступление, ведущее к медленной деградации расы. Сияющие не могут оставаться в стороне, глядя, как враги напали на род-побратим, или случилось иное бедствие. И если некто из сияющих нарушает заповеди, никому не должно молча взирать на такое, и нет разницы, является преступником твой кровный родич или незнакомец.

Четвёртая заповедь:
родная земля священна и бесценна! Она не может быть передана чужим ни в дар, ни ради корысти, ни ради милосердия, ибо у всякой расы есть своя земля. Потому сияющие никогда не претендуют на чужие земли, если обнаруживают там разумную жизнь, пусть даже эти земли находятся в пространстве высоких энергий. Но и своих земель сияющие не отдают никому! Сияющий, пустивший на свою землю не-сияющего, обрекает свой род на деградацию, ибо длительное сосуществование с низкоэнергетической формой ослабляет высокоэнергетический поток. Это как воздух перемещается из области высокого давления в область низкого давления, деградация неизбежна! Сияющий, отдавший чужим даже пядь земли своей расы, совершает страшное преступление и обречён на деградацию. Поэтому все торговые и дипломатические процедуры сияющие проводят в порубежных системах. Мы не выходим за рубеж, но и не пускаем никого к себе. И если враги силой оружия отобрали у рода сияющих его землю, то не будет покоя тому роду до тех пор, пока он не уничтожит врага и не вышвырнет его с земли своих предков!

Пятая заповедь:
сияющие относятся к окружающим так, как окружающие относятся к ним. На добро должно отвечать добром, на дружбу должно отвечать дружбой. За помощь должно платить помощью. Даже чужим. На вражду должно отвечать враждой, на зло — воздаянием. Нельзя прощать врагам преступлений, ибо тогда они станут повторять их вновь и вновь. И если враг улыбается тебе в лицо, а за спиной плетёт козни и плодит наветы, необходимо сразить его в бою не дожидаясь, когда он пойдёт на тебя войной.

Шестая заповедь…
— Этого достаточно, чтобы продолжить разговор, — прервал его отец, встраивая бронекатер в свободный взлётный коридор. — Но прежде нужно огласить ещё заповедь о Свободе.
— Всяк сам куёт свой удел, ибо сияющие рождены свободными! —

Тринадцатый воспроизвёл в памяти указанный закон.
— Никто не должен жить в принуждении, подчинении и чьей-либо власти! Жизнь родов подчинена решениям, принимаемым на всеобщих Кругах, где присутствует каждый сияющий, достигший возраста самостоятельности. Круг не может считать решение принятым до тех пор, пока с ним не согласятся все, стоящие в Кругу! Но каждому должно учитывать чаяния каждого. Умение поставить личные интересы ниже, нежели интересы родича или побратима, рождает единство. Именно единство расы сияющих сделало нашу цивилизацию столь могучей."

Из книги Сергея Тармашева "Предыстория. Древний"

[Маруся]

ДЕД
…
– Дед сегодня умрет! – сообщил я и заплакал.
– Ты что говоришь? Типун тебе на язык! – насторожилась она. – У дедушки солнечный удар . Он отдохнет и все пройдет.
– Нет, он сегодня в рай поплывет, на реку Ура. Ему Гой сказал. Он смерти попросил, мучиться надоело, но Гой сказал, одиннадцатого умрешь, в субботу после бани, а пока живи.
– А кто это – Гой?
– Это такой человек. Помнишь, приходил лечить? В шкуру заворачивал?
Должно быть, мать ничего не поняла, испугалась, что я тоже перегрелся и заговариваюсь, отвела на поветь в старую избу и затолкала в постель, после чего принесла кружку с молоком и хлеб, заставила съесть все при ней и спать. Я плакал молча, молча же выпил солоноватое от слез молоко и забился под одеяло, хотя было рано, еще коростель на лугу не запел и солнце не совсем село.
Обиднее всего было, дед умрет и в рай уйдет без меня.

Он никогда не рассказывал про войну, и если у нас в доме собирались фронтовики и начинались воспоминания, дед ухмылялся, помалкивал и выглядел совсем не героически, особенно когда надевал пиджак с двумя медалями – «За Победу» и «За оборону Заполярья» – все, что заслужил на трех войнах.

Спустя много лет, по скудным свидетельствам бабушки и отца, я схематично восстановил события, произошедшие с дедом в первых двух войнах: на Первую мировую он пошел добровольцем, в пятнадцатом году, приписав себе возраст и, провоевав год, заболел тифом. Его вытащили из вагона лазарета и бросили на какой то станции, предположительно, в Смоленской области – так поступали с умирающими, поскольку в поезде не хватало мест для раненых, которых еще можно было спасти.
Умерших тифозных с военных эшелонов хоронили какие то местные службы, но дед еще дышал и потому его оставили на перроне до ночи.
А ночью на станцию пришла женщина и каким то образом подняла и увела (или унесла) деда к себе в дом. Там за месяц выходила, немного откормила и отпустила домой.

В Гражданскую его мобилизовали в белую армию, где он прослужил очень долго – аж два с половиной года – вроде бы каптером в пакгаузах, где хранилась конская сбруя (седла местным мужикам продавал за самогонку). Но почему то участвовал в боевых действиях партизанского характера, совершал какие то длительные конные переходы по лесам и горам и даже получил пулевое ранение в предплечье.
Одно время я подозревал, что дед был в неком карательном отряде и однажды высказал предположение отцу.
Тот что то знал, но всего выдавать не хотел и мои доводы отмел напрочь: дед в карателях не был! Но как то раз проговорился, что дед чуть не уплыл с интервентами из Архангельска в Англию. Уже и на пароход сел и какое то имущество затащил, но все бросил и в последний момент сошел на берег. Мол, жил бы сейчас где нибудь в Лондоне и в ус не дул.

В общем, это был самый темный период в его жизни, и я долго думал, что скрытность его относительно службы у белых продиктована опаской: могли ведь арестовать, посадить, а то и вовсе расстрелять. Судя по отрывочным рассказам бабушки, он дезертировал из белой армии, когда она развалилась, и прибежал прятаться в родную деревню, но не домой, а к своей невесте, то есть к моей бабушке.
Как раз в субботу, в бане еще было жарко и его ночью отправили мыться – сильно завшивел.
А бабушкин брат Сергей (в честь которого назвали меня), в это время был красным партизаном и пришел из леса, тоже в баню. И прихватив там белого дезертира деда, поставил расстреливать к дубу, стоящему в палисаднике. Бабушка упала брату в ноги, вымолила жизнь жениха, но Сергей увел деда к партизанам, где он несколько месяцев таскал на себе станину станкового пулемета, пока красные не победили. И таким образом как бы искупил вину.

На Вторую мировую его взяли в сорок втором, на Северный фронт, а через два года позиционной войны, (дед таскал на себе минометную плиту), где то в сопках он со своим расчетом попал в засаду под пулеметный огонь, получил ранения в грудь и ногу, и пролежал в лесу четверо суток, ожидая смерти. (С тех пор он любил и насвистывал песню «Черный ворон».)
Но почему то не истек кровью, хотя даже перевязать себя не мог, и не умер, когда его товарищ, тоже тяжело раненный, погиб. Еще троих убило сразу.
И вот на пятые сутки, ночью на сопку послали солдат, чтоб вынести миномет (не убитых, возможно, потому на севере их кости до сих пор лежат не похороненными), а они нашли деда живым и притащили вместе с оружием. После госпиталя в Архангельске (опять в Архангельске!), отправили домой умирать – привезли на подводе едва живого.

Это все, что было известно из скупых, случайных рассказов самого деда и старика Кафтанова, который воевал имеете с ним и тоже был немногословным.

В тот субботний день одиннадцатого июня, когда дед получил солнечный удар и стал будто бы заговариваться, на самом деле рассказал мне то, о чем все время молчал, ибо знал, что сразу же определят какую нибудь душевную болезнь или в лучшем случае скажут, перегрелся. И уши выбрал для откровения мои, наверное знал, что никто другой не поверит.

Так вот, после того, как минометный расчет попал в засаду и был расстрелян, на сопку взошла женщина в чудной, непривычной одежде – ярко синем плаще, наброшенном на плечи, причем, очень длинном, так что полы волочились по мхам. Она будто плыла, поскольку не видно было, как переступает ногами. Сначала дед подумал, пришла какая то местная, из племени саами – они иногда появлялись на передовой, маленькие, невзрачные люди в пестрой одежде и в любое время года в теплых разукрашенных головных уборах.
Однако когда она приблизилась, дед увидел, что эта женщина высокая, статная, без платка и волосы длинные и желтые, а не рыжие, как у местных, и на лицо русская.
Сначала ему показалось, женщина ищет раненных, потому что останавливалась у трупов, и долго всматривалась, вероятно, определяла, жив или нет, а потом зачем то набрасывала полу плаща на лицо. Потом подумал, это ходит сама Смерть и окликнул, мол, иди сюда, они все мертвые, а я еще живой, грудь печет, мучаюсь, помоги.
Она услышала, однако подошла не сразу, прежде возле убитых постояла и вроде бы даже молча поплакала. А когда наконец приблизилась и присела на камень в изголовье, дед увидел, что она не призрак, а совершенно реальный человек, разглядел даже легкие морщинки у ее глаз, невысохшие слезы на щеках и мох, приставший к полам плаща.

– Ты Смерть? – все таки спросил.
– Нет, я жизнь после смерти, – сказала она.

У деда в военном билете в графе «образование» было написано «негр», что означало неграмотный. В вопросах философии он был не силен, вычурных словосочетаний не понимал и потому сердился, требовал, чтоб говорили по русски и толково.
Тогда он добивал третью войну и твердо знал, что никакой жизни после смерти не бывает: на его глазах медленно или мгновенно погибли сотни человек, и ни одна душа не вылетела из тела, чтоб обрести другую жизнь, в раю или аду.
Дед допускал, что она, душа, в человеке существует, но бесплотная, а бесплотной, пусть даже вечной жизни, он не хотел ни в каком виде. Ну что толку? Ни жену обнять, ни с удочкой посидеть на бережку, ни кадушку смастерить, ни даже в баньке попариться. Будешь ходить, как тень да живых людей пугать.

Потому сказал этой женщине определенно:
– Ты знаешь, я после смерти жить не хочу. Мне бы уж к одному концу – или туда, или сюда.

Она сорвала мох с камня, на котором сидела, вытерла кровь с груди и ноги и мхом же раны заткнула.
– Ну так вставай, пойдем со мной. Да в землю смотри, глаз не поднимай.
Дед вспомнил, как его, тифозного, подобрала женщина на станции, когда бросили умирать, решил, что опять повезло. К своему удивлению, поднялся на ноги и пошел. Идут, а женщина время от времени спрашивает:
– Ты жив еще, воин?
– Вроде, живой, – говорит дед, а сам не знает: состояние какое то непривычное, раны горят, а наступать на ногу и дышать вроде и не больно.
– Ладно, – говорит, – идем дальше. Но не забывай, гляди под ноги и обратную дорогу не запоминай.

Сколько и в каком направлении они шли, он не помнил, видел лишь, что под ногами то мшистые болота с клюквой, то камни в голубых лишайниках, то брусничник со спелой кровяной ягодой – от земли, сказано, глаз не поднимать. Наконец, остановились у какого то ручья, женщина в последний раз спрашивает, жив ли он.

– А вроде ни живой, ни мертвый. – Дед осмотрелся по сторонам – кругом сопки, лес и никакого жилья. – Ты скажи, куда завела?
– К истоку реки Ура, – сказала она. – Отсюда начинается путь в небесное воинство. Видишь, стоим у самых ворот? А поскольку ты до сих пор не умер, то дальше тебе дороги нет.

Дед понял, что стоит у ворот рая, однако в его представлении он должен был быть чисто библейским, с садами и всякими диковинными растениями, как на юге, а тут сосны, елки, камни да мох. И холодно, потому что октябрь месяц, а он без шинели, в одной гимнастерке, и то рваной и окровавленной. Да и ворот никаких не видать, разве что над речкой прошлогодним снегом тонких березок нагнуло до земли, и стоят они, как арки.

Хотел, говорит, попить из ручья, а женщина не дала, мол, живым из этой реки пить нельзя.
– Ну а войти погреться то можно? – спросил дед. – Там тепло?
– Тепло там лишь мертвым, – с сожалением сказала женщина.
– Пускай хоть одежу какую дадут. Кровь потерял, мерзну.
– Так нет там никакой одежды…
– Чего же привела сюда?
– Пожалела, – говорит. – Думала, умрешь по дороге, а ты жив остался. Сердце у тебя крепкое.
– И что мне теперь делать?
– А придется в ад возвращаться и жить. Как срок настанет, придешь сюда, к истоку, на это самое место. Спросят, как нашел, скажешь, Карна дорогу показала.
– Так ты не велела дороги запоминать! Как же найду?
– Когда время наступит, найдешь. А не велела запоминать, чтоб раньше срока не явился.
Он и спросил, когда будет срок, но Карна говорит, не скажу, а то ждать начнешь и жизни никакой не будет. Ступай, мол, назад, где лежал, и жди, за тобой придут и в госпиталь отправят.
Дед развернулся и пошел.

* * *
И вот четыре года назад, когда мы с дедом сильно заболели, пришел Гой, и дед стал у него смерти просить, дескать, помоги, устал я мучиться. Внука на ноги поставь, а меня отправь в рай. Мол, я дорогу найду, меня Карна еще в сорок четвертом году туда водила. Гой сначала будто бы согласился, но потом на попятную пошел, говорит, не могу я никого отправлять в рай, а вот срок сказать имею право. И сообщил деду день и час смерти, поживи, говорит, от души, хоть это время.
Теперь деду и пришел этот срок – одиннадцатого июня шестьдесят первого года.
Он говорил об этом так спокойно и даже весело, что мне становилось страшно.

Должно быть, в это время к нам на берег явился отец, видимо, что то подслушал и решил, что дед заговаривается…
Сколько я помню деда и воспоминания о нем самых разных людей, он не был выдумщиком, фантазером или сказочником. Для этого нужен определенный склад ума и души, умиротворение и ощущение радости жизни.

Он не был классическим дедушкой, к которому хочется забраться на колени, прижаться и попросить, чтоб рассказал сказку. После трех войн дед стал взрывным, психованным и нетерпимым, если ему перечат или что то не так. От него доставалось всем, иногда без особой причины, просто под горячую руку подвернешься. Ко всему прочему, он постоянно болел и единственная отрада у него была, это дождаться весны и посидеть с удочкой на реке. Каждый день он проживал, как последний, и возможно, поэтому компромиссов не знал.

Первый раз его чуть не посадили вскоре после войны – гонял пешней по деревне районного начальника, которому бабушка, откупая моего отца от ФЗО, сначала дедов полушубок преподнесла, а потом еще сунула полмешка нарубленного табаку (а откупать то и не надо было, отец не годился в училище из за искалеченной руки). Говорят, следователи несколько раз приезжали и даже забрать пытались, но дед сел на верстак, положил рядом топор и сказал – забирайте!

Второй раз, и это я уже помню, он выбил челюсть и зубы директору леспромхоза, когда тот приехал отнимать покос, положенный деду, как инвалиду войны первой группы, и заговорил в оскорбительном тоне, мол, я тебя вообще выселю. В наших краях тогда он считался очень большим начальником, однако дед этого положения будто бы не заметил, одним ударом уложил директора в сугроб. Спас его кучер, утащивший в кошеву. Помню кровь на снегу и страшно возмущенного деда. Потрясая узловатыми кулаками, он кричал, что его выгнали с колхозной земли, и теперь с леспромхозной, мол, что, мне теперь и земли нет, за которую я кровь проливал?

Еще помню, как приходили забирать вторую корову – при Хрущеве разрешалось держать только одну на двор, хотя в семье у нас было уже девять душ. Дед болел, однако встал с постели, приказал всем сидеть тихо и не высовываться, а сам взял вилы и пошел в штыковую на председателя сельсовета и участкового.

Жизнь у деда была суровой, и настолько пропитанной суконной реальностью, что для выдумок и фантазий в ней не оставалось места. И то, что он рассказывал, действительно можно было расценить, как воздействие солнечного удара . Потому и слушал его со слезами и разинутым ртом, и если бы на берег не пришел отец, может быть, еще что нибудь услышал необычное и потрясающее.

Я чувствовал, что откровение о путешествии к истоку реки Ура с женщиной по имени Карна не кончается – если это первая и последняя дедова сказка, то она была без конца. Однако сразу после бани его положили в горнице, а всех детей загнали спать – чтоб не путались под ногами, а может, не хотели, чтобы кто то из нас слишком рано увидел таинство смерти.

Солнце село, закричал коростель на лугу, потом на прохоровской дороге затрещал козодой и, наконец, стемнело, за окном бесшумно запорхали летучие мыши, а я не спал и придумывал причину, чтоб нарушить матушкин запрет и хотя бы заглянуть в горницу, где умирал дед. Может, он увидит меня и еще что нибудь расскажет? Или я сам спрошу. Пока я искал предлог, в старую избу прибежала бабушка.

– Сережа, вставай! – кликнула она. – Тебя дедушка зовет.
Я полетел в новую избу, однако сразу за порогом обвял и ощутил дрожь: даже запах в доме был другой, знакомый и незнакомый одновременно, почему то пахло вереском и свежевскопанной землей. Дед лежал в горнице возле открытого окна, затянутого марлей, рядом на столе ярко горела семилинейная керосиновая лампа, которую берегли и зажигали в исключительных случаях, когда требовалось много света. Было полное ощущение, что он спит, но когда я на цыпочках проник в горницу, открыл глаза.
– Серега…

СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ: СОКРОВИЩА ВАЛЬКИРИИ: ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ

[Маруся]

Пpocто почитaть...

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Kyпили мы дом в деревне. Продaвaлa его молодaя пaрa, мол родителям дaчa не нужнa, a бaбушкa умерлa год нaзaд... После смерти стaрушки никто в дом не нaведывaлся, только вот продaть приехaли. Спрaшивaем, зaбирaть будете вещи? Они в ответ - зaчем нaм этот хлaм, мы иконы зaбрaли, a остaльное можете выкинуть. Муж нa стены посмотрел, где светлели квaдрaтики от икон.

- А фотогрaфии что же не взяли?

Со стен деревенской избы смотрели женщины, мужчины, дети... Целaя динaстия. Рaньше любили стены фотогрaфиями укрaшaть.

Я помню к бaбушке приедешь, a у нее новaя фотогрaфия в рaмочке появилaсь, моя и сестренки.

- Я, - говорит бaбушкa, - с утрa проснусь, родителям поклон, мужу поцелуй, детям улыбнусь, вaм подмигну - вот и день нaчaлся.

Когдa бaбушки не стaло, то мы добaвили ее фотогрaфию нa стенку и теперь, приезжaя в деревню (которaя стaлa именовaться дaчей), всегдa утром бaбушке шлем воздушный поцелуй. И кaжется, что в доме срaзу пaхнет пирогaми и топленым молоком. И чувствуется бaбушкино присутствие. Дедушку мы никогдa не видели, он в войну погиб, но его фотогрaфия висит в центре, бaбушкa много про него рaсскaзывaлa, a мы в это время нa снимок смотрели и нaм кaзaлось, что дедушкa с нaми сидит, только было стрaнно, что он молодой, a бaбушкa уже стaренькaя. А теперь вот ее фотогрaфия висит рядом с ним...

Для меня эти выцветшие снимки нaстолько ценные, что если бы стоял выбор, что зaбрaть, то я бы несомненно зaбрaлa фотогрaфии. А тут их не просто одиноко остaвили нa стене и в aльбомaх, но и цинично зaписaли в хлaм. Но хозяин-бaрин.

После покупки мы принялись зa уборку и знaете... Рукa не поднялaсь выкинуть вещи этой женщины, которaя жилa для своих детей и внуков, a они ее просто бросили...
Откудa я это знaю? Онa им письмa писaлa. Снaчaлa писaлa и отпрaвлялa, без ответa. А потом перестaлa отпрaвлять и три aккурaтные стопочки любви и нежности тaк и покоились в комоде. Кaюсь, прочитaли... И я понялa, почему онa их не отпрaвилa. Побоялaсь, что зaтеряются, a тут они в сохрaнности, онa думaлa что после ее смерти они все же прочитaют... А в письмaх целaя история, про годы жизни в войну, про ее родителей, бaбушек, дедушек и прa-прa - онa перескaзывaлa то, что ей поведaлa ее бaбушкa, чтобы не умерли семейные ценности, чтобы помнили. Кaк выкинуть тaкое?

- Дaвaй, отвезем ее детям? - со слезaми предложилa я мужу. - Тaкое нельзя выкидывaть!

- Думaешь они лучше внуков? - с сомнением протянул муж. - Ни рaзу, вон, не появились...

- Может они стaренькие, больные, мaло ли...

- Я им позвоню, спрошу.

Через внуков узнaли телефон и услышaли бодрый женский голос:

- Ой, дa выкиньте вы все! Онa нaм эти письмa пaчкaми слaлa, мы дaже не читaли в последнее время! ей делaть тaм нечего было вот онa и рaзвлекaлaсь...

Муж дaже не дослушaл, трубку бросил. Говорит, вот стоялa бы онa сейчaс рядом, придушил бы!

- А знaешь что? Ты же писaтель, вот и переложи эти письмa нa рaсскaзы!

- Они потом предъявят...

- Дa, они, я уверен, и книжки-то тaкие не читaют! - хмыкнул муж. - Но я рaди тебя съезжу к этим, тьпу, возьму у них письменное рaзрешение.

И он действительно съездил и оформил все нотaриaльно. А я тем временем добрaлaсь до подполья. Знaете, в деревенских домaх прямо из избы спускaешься вниз под пол и тaм прохлaдно тaк, вроде погребa. А тaм бaнок с соленьями, вaреньями... А нa кaждой бaночке бумaжкa приклеенa с выцветшей нaдписью: "Вaнятке его любимые грузди" - Вaняткa умер десять лет нaзaд, тaк и не пригодилaсь бaночкa; "Сонечке лисички"; "Соленые огурцы для Анaтолия"; "Мaлинa леснaя для Сaшеньки"...

P.S. Всего у Анны Лукьяновны было 6 детей. Все они умерли рaньше нее (в основном несчaстные случaи), кроме последней, поздней дочки, которaя зaписaлa все в хлaм...

А мaмa ждaлa, что дети приедут с внукaми, зaботливо кaтaлa бaнки, с любовью подписывaлa... Последние бaнки с грибaми дaтировaны прошлым годом, ей нa тот момент было 93 годa. 93 годa!!! А онa в лес ходилa, чтобы внучкaм грибов, ягод нaсобирaть! А они...

Алисa Атрейдaс